Полгода тому назад вышла книжка «Лестница в небо», в которой мы с коллегой Сергеем Щегловым подробно разъяснили, как устроены взаимодействия элитных группировок. Теоретически, есть замечательная фраза, принадлежащая Роберту Кирхгофу: «Нет ничего практичнее хорошей теории». Поэтому нашу теорию следовало применять на практике.
Конкретно – она была применена к нашей (российской) ситуации в части влияния на нее выборов в США. Дело в том, что современная российская элита – в части ее экономического блока – создавалась в девяностые годы командой Билла Клинтона. И по этой причине они являются очень близкими к той группе, которая двигала в президенты США Хиллари Клинтон.
Экономически – это группа, ориентированная на мировую финансовую элиту, и ее статус в России поддерживался тем, что именно эта группа обеспечивала приток иностранных инвестиций в Россию. Отметим, что именно команда Гайдара–Чубайса «запретила» в России альтернативные модели, связанные с развитием инвестиций внутренних.
В силу своего элитного статуса эта группа была неподсудна. То есть в рамках всей государственной машины – применение, в частности, законов, к этой группе было невозможно. Потому что это бы неминуемо вызвало очень острые внешние конфликты. Ну, собственно, ни в одной стране мира элита не подсудна.
Где-то примерно с 2008 года появились сомнения, что эта группа в состоянии дальше обеспечивать экономический рост. С 2012 года в стране начался постоянный спад. Есть серьезные основания считать, что именно эта либеральная группа обеспечила по заказу мировой финансовой элиты резкое ускорение оттока капитала из России – через девальвацию декабря 2014 года, в результате которой мы потеряли около 200 млрд долларов. Сегодня они были бы нам очень кстати! Но эта группа, как и ранее, продолжала оставаться неподсудной…
До тех пор пока не случились выборы в США. Дело в том, что эти выборы привели к власти в Америке альтернативную элитную группировку. Да, эта группа еще не освоилась, она еще не взяла в свои руки рычагов управления Соединенными Штатами. Но уже понятно, что в рамках регулярного развития событий это произойдет. Этого пока недостаточно, чтобы изменить экономическую политику в нашей стране, но позволило снять с команды Гайдара–Чубайса вот эту невидимую защиту.
Не вызывает сомнений, что недостатка в материалах, по которым можно было бы арестовать Улюкаева за взяточничество, не было уже с 1992 года, когда он был «ближайшим оруженосцем» Гайдара. Но еще раз повторяю: в соответствии с теми элитными правилами, которые описаны в нашей книге, это было невозможно. Победа Трампа на выборах радикально изменила ситуацию.
И я не знаю, сыграло ли свою роль то, что буквально за несколько часов до задержания Улюкаева произошла первая беседа Путина с Трампом. Это неизвестно. Но если это и совпадение, то оно чрезвычайно символичное.
Как только стало понятно, что либеральная команда в России потеряла «крышу», она перестала быть неприкасаемой. Фактически речь идет о том, что элита 90-х годов постепенно начинает терять в России свой элитный статус. Отмечу, еще раз повторю, что поскольку это вывод, который следовал из нашей теории, то он был описан еще полгода, а то и больше тому назад, хотя многие в это не верили.
А дальше можно много ерничать. Например, придумывать варианты, при которых сразу после победы Клинтон в случае ее победы, Улюкаев бы опубликовал в газете «Ведомости» или выступил бы в программе «Время» с обвинением в сторону силовиков в их коррумпированности, и последовали бы многочисленные отставки силовиков. Но это уже фантазии. Пока можно сказать следующее: был сделан первый шаг. Последует ли за ним быстрый второй – это вопрос!
Я напомню историю 1996 года. Теоретически мог бы найтись какой-нибудь Чубайс, который побежал бы к Путину и потребовал освобождения Улюкаева. Но сегодня в это не очень верится. И поэтому я склонен считать, что, в отличие от героев скандала с коробкой от ксерокса, Улюкаев быстро из тюрьмы не выйдет. Но в любом случае можно сказать, что в нашей стране будут происходить принципиальные изменения в верхних элитах.
И вот здесь можно сделать только одно замечание – достаточно важное. Дело в том, что мы не готовы оказались к тем изменениям, которые произошли с победой Трампа. Я напомню, что, когда я весной принял решение идти на выборы в Госдуму, я имел в виду в том числе и то, что хотя бы в Госдуме должна быть небольшая фракция, которая может быть идейным партнером тех сил, которые стоят за Трампом. То есть патриотов.
К сожалению, этого сделать не удалось. В Госдуме сегодня имеется три, прямо скажем, несерьезные фракции, которые мало того, что ни на что не влияют, они еще и по разного рода причинам не могут быть партнером серьезным сил на Западе. А что касается «Единой России» – это такая либерально-бюрократическая структура, которая бы очень хорошо подружилась с командой Клинтон, которая очень прекрасно общается с европейскими либералами в рамках Совета Европы. Но быть партнерами Марин Ле Пен, Сары Вагенкнехт и Дональда Трампа – она не может.
И по этой причине я уверен, что сегодня ключевой нашей задачей является прочное создание – и в политическом поле, и в идейно-теоретическом дискурсе – патриотических групп.
«Нет ничего практичнее хорошей теории»
Математика – это искусство давать разным вещам одно наименование.
Анри Пуанкаре
Говорят, эту фразу любил повторять академик Николай Николаевич Боголюбов – в течение многих лет директор Объединенного института ядерных исследований (ОИЯИ) в Дубне, – как бы опровдывая труд физиков-теоретиков, понятный лишь узкому кругу специалистов. Сегодня, когда наука должна едва ли не ежедневно отчитываться перед обществом и государством, худо ли бедно, но субсидирующими фундаментальные и прикладные исследования, работы, о которых пойдет сегодня речь, могут послужить ярким и наглядным подтверждением этой самой практичности.
Весной прошлого года стало известно, что Технический комитет по колебаниям и звуку Американского общества инженерое-механиков присудил главному научному сотруднику Лаборатории теоретической физики (ЛТФ) имени Н.Н. Боголюбова Виктору Козьмичу Мельникову премию имени И.О. Миклестада – за выдающийся вклад в изучение динамики нелинейных систем. Эта престижная премия была вручена лауреату на конференции Общества е Питтсбурге (США) 12 сентября прошлого года. Им была подтверждена гипотеза о так называемом расщеплении сепаратрис, высказанная Анри Пуанкаре еще в конце XIX века. Это явление играет фундаментальную роль в теории колебаний и привело к пересмотру многих научных результатов. Метод, развитый в работах ученого, теперь известен как метод Мельникова, ныне вошедший вс многие учебники. А с значимости его исследований свидетельствует тот факт, что их выдвижение на премию поддержал нобелевский лауреат И. Р. Пригожий. Правда, соглашаясь на интервью, Мельников сразу оговорился: «Мне очень трудно в деталях, без помощи мела и доски объяснить суть исследований. Понимаете, мне удалось доказать существование некоего механизма, написать формулы, и сказалось, что этот механизм является весьма универсальным, а формулы очень полезными, особенно при изучении систем со слабым трением… Что-то вроде движения на льду». Итак, слово – лауреату, расспрашивать которого редакция попросила нашего специального корреспондента Евгения Молчанова.
В. Мельников: – …Обычно престижные премии присуждаются за устоявшиеся, признанные мировым научным сообществом результаты. Работами, которые положены в основу того, что теперь называют методом Мельникова, я начал заниматься в середине пятидесятых годов… прошлого столетия. Тогда я учился на пятом курсе мехмата МГУ, и Юрий Степанович Саясов, очень одаренный ученый, человек с большой интуицией, о котором у меня на всю жизнь сохранились самые теплые воспоминания, предложил мне решить чисто математическую задачу, важную для исследования определенного вида колебаний в некоторых типах ускорителей заряженных частиц.
Осенью этого года исполнится 45 лет с тех пор, как я работаю в Дубне.
Здесь в какой-то мере сыграло роль мое сотрудничество с Саясовым, он этому поспособствовал. Не могу сказать, что жизнь здесь оказалась совсем безоблачной, но самое главное – у меня с самого начала была возможность заниматься тем, что меня интересовало. Хотя «сверху» и выдавались задания, но они как-то соприкасались с моей основной деятельностью. Например, решая задачу о фазовых колебаниях частиц в ускорителе, я подошел к задаче Анри Пуанкаре о растеплении сепаратрис.
Е. Молчанов: – И что же?
В. Мельников: – Это явление Пуанкаре предсказал еще в конце XIX века. В своем трактате «Новые методы небесной механики» он коснулся поведения динамических систем в резонансной области. Но общая картина при этом оказалась столь сложной, что классик не взялся ее описать на математическом языке. Оставил, так сказать, потомкам… И так получилось, что более чем семьдесят лет спустя, в работе 1963 года, мне это удалось.
К моему большому сожалению и даже, может быть, стыду, я не был в то время знаком с этой работой Пуанкаре. Однако, оглядываясь назад, не могу сказать, что невежество играет в науке такую уж отрицательную роль. Часто человек, не знающий о трудности задачи, которая представлялась не решаемой многим его именитым предшественникам, очертя голову бросается на ее штурм. Я был тогда молод, всего двадцать пять лет, и был полным невеждой. А работа была сделана в очень удачное время, когда многие области естествознания – математика, физика, химия, биология – нуждались в нелинейных уравнениях для описания всевозможных процессов.
Мой коллега недавно посмотрел в Интернете, в каких областях применяются мои результаты. Оказалось, это задачи весьма разного толка, в том числе даже из общественных наук. За последние сорок лет где только этот феномен не использовался! Есть сложные процессы в описании океанических течений, распространения очага возгорания, есть сейсмологические проблемы, особенности передачи импульсов в нервных процессах, расчеты космических орбит искусственных спутников. И уж совсем далеко от естественных наук – моделирование экономических процессов…
Е. Молчанов: – Если попытаться перекинуть мостик от начала вашей работы к настоящему времени – как, на ваш взгляд, изменилось отношение общества к науке?
В. Мельников: – Если говорить о бывшем Советском Союзе, то, например, в республиках Средней Азии наука, на мой взгляд, оказалась в совершенно безнадежном положении – недавно я рецензировал одну работу из Узбекистана, это были и смех, и слезы. В России положение, конечно, несколько получше. Как я думал, те жесткие обстоятельства, которые сложились в начале девяностых годов, должны были очистить нашу науку от чрезмерного балласта, который накопился в ней в советское время. Но получилось наоборот – самые талантливые уехали из России, а здесь осталось очень много бездарной серости.
Честно говоря, я не знаю, что делать, но некоторые действия правительства производят удручающее впечатление. Создано Министерство промышленности, науки и технологий…
Е. Молчанов: – И сразу злые языки подхватили, что науку задвинули между промышленностью и технологиями.
В. Мельников: – Может быть, для развития прикладных наук это и хорошо, но ведь фундаментальные требуют совсем немного денег (мне, чтобы написать работу, о которой мы с вами говорим, потребовались только пузырек чернил, перо и зарплата за год- полтора). И все-таки какое-то минимальное финансирование необходимо! Сегодня ученому нужны комфортные условия жизни и работы, общение с коллегами. Интернет и электронная почта – это великие вещи. Но мне нужно видеть выражение лица собеседника, и никакой компьютер не заменит живого человеческого общения (разве что телефон вместе с телевизором, но в настоящее время это очень дорого).
Еще меня поражает то, что Государственная премия, которая дается коллективу ученых, работавшему над сложнейшей проблемой в течение нескольких лет. составляет 10 тысяч долларов. А спортсмен, победивший на Олимпийских nipax, получает 50 тысяч. Есть разница? Недавно президент России объявил, что он учредил в этом году для выдающихся спортсменов тысячу стипендий по 15 тысяч рублей в месяц. Члены Российской академии наук получают гораздо меньше. Что же выходит, нам нужны здоровые люди, а умные – не нужны?
…Наука – вещь, непонятная чиновникам. Причем чиновник может быть и близок к ней, но считает, что она – это план, одобренный сверху. В науке вообше очень сложно планировать, особенно если этим занимаются люди, не обладающие широким кругозором и решающие вследствие этого частные проблемы. Природная узость мышления, недостаток интуиции и общей культуры, присущие некоторым «чиновникам от науки», могут привести к деградации науки вообще. Но всегда остаются энтузиасты, благодаря которым мысль опережает время…
Е. Молчанов: – Давайте теперь вспомним о вручении вам премии имени И.О. Миклестада.
В. Мельников: – Дело происходило в Питтсбурге, в большом конференц-зале отеля «Хилтон», как раз во время трагических событий, наложивших свой отпечаток на всю мою командировку. 11 сентября я должен был выступить на конференции с «лауреатской лекцией», и часа за два до намеченного времени поднялся в номер гостиницы, чтобы отдохнуть и подготовиться к докладу. Вскоре ко мне зашли двое американских коллег и, ни слова не говоря, включили телевизор… Происходившее на экране напоминало сцены фильмов ужасов или космических войн, и только когда я обратил внимание на бегущую строку; – понял, что весь этот ужас – не выдумка, а трагическая реальность…
До самой лекции мы словно в каком-то оцепенении сидели у экрана, и это состояние не покинуло меня и, кажется, весь зал, когда в полной тишине началась моя лекция. Уложился я минут в сорок-пятьдесят, и после лекции, без дискуссии, слушатели в молчании разошлись.
Е. Молчанов: – Один из объективных показателей творческой активности ученого, значимости его научных работ – так называемый индекс цитируемости в престижных научных изданиях. Ваш индекс чрезвычайно высок. А приходилось ли вам сталкиваться с проблемами защиты интеллектуальной собственности?
В. Мельников: – В математической физике, которой я занимаюсь, охрана интеллектуальной собственности – это публикации в журналах. Ничего другого нет. И человек, который использует мои результаты, либо ссылается на них, либо нет. Либо ссылается, так сказать, сквозь зубы. Наиболее полно и доброжелательно на мои работы ссылаются коллеги в США. Похуже – в Европе. И довольно плохо – в России. Некоторое время назад в нашу лабораторию приезжал ученик одного довольно известного московского ученого и пытался доложить… мои собственные результаты. В ответ на мое замечание он ответил фразой, свидетельствовавшей о плохом понимании ситуации. Я подумал, что он круглый невежда и просто не знает некоторых общеизвестных вещей. Но вы знаете, это его даже не обескуражило!
Е. Молчанов: – Может быть, его просто плохо воспитали? Существуют же в науке вообще и в школах, созданных крутыми учеными, понятия профессиональной этики, нравственности, наконец, просто человеческой порядочности. //, кстати, что бы вы хотели пожелать вашим молодым коллегам?
В. Мельников: – Главное в науке – это самостоятельность. Замечу в скобках: в разумных пределах. Начинающий ученый не должен находиться под тотальным контролем своего шефа. Завершать его незаконченные работы и развивать его идеи, которые постаревший шеф в силу своего возраста просто уже не в состоянии развивать. Он должен искать свои пути, получать свои результаты, и его взгляд должен устремляться в будущее, а не в прошлое. Все это, по-моему, очень важно и в целом для науки в России. И, тем не менее, это не отрицает преемственность в науке, которая существует не только между учителем и учеником, но и между учителем и многими поколениями учеников его учеников.
пРХВМЙЛПЧБОП 02.10.2018 БЧФПТПН уЕТЗЕК лПРЩМПЧ
1908-К. уФПМЩРЙОУЛБС ТЕБЛГЙС ФПТЦЕУФЧХЕФ. мЕОЙО Ч ЬНЙЗТБГЙЙ. й, ЛБЪБМПУШ ВЩ, МЙДЕТХ ВПМШЫЕЧЙЛПЧ ОБДП ПФДБФШ ЧУЕ УЙМЩ ОБ ЧПУУФБОПЧМЕОЙЕ УЧСЪЕК; ОБ РПЙУЛ ЖЙОБОУПЧ; ОБ УПВЙТБОЙЕ РБТФЙЙ Ч ПДЙО ЛХМБЛ Й ФБЛ ДБМЕЕ Й ФПНХ РПДПВОПЕ. б мЕОЙО ЧНЕУФП ЬФПЗП… УБДЙФУС ЪБ «нБФЕТЙБМЙЪН Й ЬНРЙТЙПЛТЙФЙГЙЪН». мХОБЮБТУЛЙК, ЕУМЙ РБНСФШ ОЕ ЙЪНЕОСЕФ, ВЩМ ЬФПНХ ЛТБКОЕ ХДЙЧМЕО. нПМ, чМБДЙНЙТ йМШЙЮ У ЛБФХЫЕЛ УЯЕИБМ. бО ОЕФ! чПЦДШ РПОЙНБМ РТЕЛТБУОП, ЮФП ХУРЕЫОБС ФБЛФЙЛБ ВЕЪ ОБХЮОПК УФТБФЕЗЙЙ ое ухэеуфчхеф. юФП Й РТПЙЪПЫМП! оЕ ВЩМП ВЩ «нБФЕТЙБМЙЪНБ...», ОЕ ВЩМП ВЩ ОЙ РТБЦУЛПК ЛПОЖЕТЕОГЙЙ, ОЙ ЖЕЧТБМС УЕНОБДГБФПЗП, ОЙ БРТЕМШУЛЙИ ФЕЪЙУПЧ, ОЙ УБНПЗП ПЛФСВТС.
б ЧПФ УПЧТЕНЕООПЕ МЕЧПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ тПУУЙЙ ЪБВМХДЙМПУШ Ч ФТЕИ УПУОБИ ВЕУФПМЛПЧЭЙОЩ. хТПЛ ОЕ РПЫЕМ ЧРТПЛ. хЦЕ Й ОБТПДОПЕ УПРТПФЙЧМЕОЙЕ РЕОУЙПООПК БЖЕТЕ РХФЙОУЛПЗП РТБЧЙФЕМШУФЧБ РПДОЙНБЕФУС ОЕ УФПМШЛП ВМБЗПДБТС МЕЧПНХ ДЧЙЦЕОЙА, УЛПМШЛП ЧПРТЕЛЙ. фП ЕУФШ, лртж, ЛБЛ ЧУЕЗДБ, РПДДЕТЦБМБ «ЙОЙГЙБФЙЧЩ РТЕЪЙДЕОФБ» РПЗПМПЧОП Ч ДХНЕ - Б ОБТПД ОЕ ЙНЕЕФ ДТХЗХА Й ОБУФПСЭХА ЛПННХОЙУФЙЮЕУЛХА РБТФЙА ХЦЕ ЮЕФЧЕТФШ ЧЕЛБ. ч ЮЕН ДЕМП?.. б ЙНЕООП Ч ОЩОЕЫОЕК ЖЙМПУПЖЙЙ. тПЦДЕООЩЕ ЙЪ ОЕЕ РПМЙФЙЮЕУЛБС УФТБФЕЗЙС Й ФБЛФЙЛБ - змхвплп пыйвпюощ.
бЧФПТ ЬФЙИ УФТПЛ, ТБЪХНЕЕФУС, ОЕ РТЕФЕОДХЕФ ОБ МЕОЙОУЛЙК ТБЪНБИ. оП ОЕУЛПМШЛП ЛПТЕООЩИ РПМПЦЕОЙК ЧУЕ ЦЕ ЧЩЪТЕМЙ ДЕОШ ЪБ ДОЕН. й БЧФПТ РПРЩФБЕФУС РПДЧЕУФЙ ЮЙФБФЕМС Л ОЙН ЗОПУЕПМПЗЙЮЕУЛЙ, ЬЛПОПНЙЮЕУЛЙ Й РПМЙФЙЮЕУЛЙ ДМС РХЭЕК ДПЛБЪБФЕМШОПУФЙ. лПОЕЮОП, ЧУЕ ТБЧОП РПМХЮЙФУС ЗБМПРБН РП ЕЧТПРБН, ОП ДМС БЛФХБМЙЪБГЙЙ ЧПРТПУБ ЧРПМОЕ ДПУФБФПЮОП.
й ЕЭЕ ТБЪ УФПЙФ ЪБНЕФЙФШ, ЮФП ОЙЦЕУЛБЪБООПЕ ПФЮБУФЙ ВХДЕФ ЪОБЛПНП ОЕЛПФПТЩН ЮЙФБФЕМСН. оП УРЕГЙЖЙЛБ ЬФПК УФБФШЙ ХЦЕ Ч ФПН, ЮФП ФЕПТЙС ВХДЕФ УЧСЪБОБ У РТБЛФЙЛПК. юЙФБФЕМШ РПКНЕФ, Л РТЙНЕТХ, РПЮЕНХ ЧЮЕТБЫОЙК «ЧПЕООЩК ЛПННХОЙЪН» Й ОЩОЕЫОЙЕ УПВЩФЙС Ч рТЙНПТШЕ ЙМЙ иБЛБУУЙЙ УЧСЪБОЩ ЗПТБЪДП ЛТЕРЮЕ, ЮЕН ЛБЦЕФУС. ьФП ЙНЕООП ФПФ УМХЮБК, ЛПЗДБ ОЕФ ОЙЮЕЗП РТБЛФЙЮОЕЕ ИПТПЫЕК ФЕПТЙЙ. рПДТПВОЕЕ ПВ ЬФПН Ч ЪБЛМАЮЕОЙЙ, ОП ЧУЕ ЦЕ П РТЕДРПУЩМЛБИ.
уБНП РПОСФЙЕ «ТЕЧПМАГЙС» НПЦОП ХРПФТЕВМСФШ ПВЙИПДОП Й ОБХЮОП. л РТЙНЕТХ, Ч РЕТЧПН УНЩУМЕ ЗПЧПТСФ П ВХТЦХБЪОП-ДЕНПЛТБФЙЮЕУЛПК ТЕЧПМАГЙЙ ЧЩЫЕХРПНСОХФПЗП 1905 ЗПДБ. у ЬНПГЙПОБМШОПК Й ЙНЕООП ПВЙИПДОПК ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС ЬФП НПЦОП РПОСФШ, РПФПНХ ЮФП ДЕНПЛТБФЙЮЕУЛЙК РТПГЕУУ ФТПОХМУС У НЕУФБ. оП ЬФП ОЕ ТЕЧПМАГЙС У ОБХЮОПК ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС, ФБЛ ЛБЛ ВХТЦХБЪЙС РПВЕДЙМБ ФПМШЛП Ч ЖЕЧТБМЕ УЕНОБДГБФПЗП. уМЕДПЧБФЕМШОП, Ч РСФПН РТПЙЪПЫМБ МЙЫШ РПРЩФЛБ, ЪБЛПОЮЙЧЫБСУС РТПЧБМПН.
оП, ДПРХУФЙН, РПРЩФЛБ Й У УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛЙН РТЙГЕМПН РТПЧБМЙМБУШ. дБ, ПОБС ТБУФСОХМБУШ ОБ УЕНШДЕУСФ МЕФ - ОП ЮФП НЕОСЕФУС Ч РТЙОГЙРЕ?!.. оЙЮЕЗП! фБЛБС ЦЕ РПРЩФЛБ Й ФБЛПК ЦЕ РТПЧБМ.
оП ЧЕДШ Й ЮБУФОБС УПВУФЧЕООПУФШ ЙУЮЕЪМБ ОБ УЕНШДЕУСФ МЕФ УХЭЕУФЧПЧБОЙС уПЧЕФУЛПЗП уПАЪБ, Й ХЦЕ РПОСФОП, П ЮЕН ТЕЮШ. ьФП ФПЦЕ ЖБЛФ, ЙОБЮЕ ОЕ РТЙЫМПУШ ВЩ МПНБФШ уПЧЕФЩ ЮЕТЕЪ ЛПМЕОП ЧРМПФШ ДП ЧППТХЦЕООЩИ РЕТЕЧПТПФПЧ. фПЗДБ РПУФБЧЙН ЧПРТПУ РПУМЕДПЧБФЕМШОП: ЮФП НПЦЕФ ВЩФШ, У ПДОПК УФПТПОЩ, ХОЙЮФПЦЙФЕМЕН ЮБУФОПК УПВУФЧЕООПУФЙ - ОП У ДТХЗПК УФПТПОЩ, РТПЖБОБГЙЕК УПГЙБМЙЪНБ У УППФЧЕФУФЧХАЭЙН РТПЧБМПН?!.. фПМШЛП РЕТЧЙЮОП-ХТБЧОЙФЕМШОБС «ЧПЕООП-ЛПННХОЙУФЙЮЕУЛБС» ТЕЧПМАГЙС! фПЗДБ ЧУЕ УИПДЙФУС. пОБС Й ХОЙЮФПЦБЕФ ЮБУФОХА УПВУФЧЕООПУФШ - ОП Й УБВПФЙТХЕФ УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛЙЕ РТЕПВТБЪПЧБОЙС.
дБ, ОЙ нБТЛУ У ьОЗЕМШУПН, ОЙ мЕОЙО ОЕ РТЕДРПМБЗБМЙ ФБЛПК ДМЙООЩК РЕТЕИПД. иПФС ЧУЕ ЦЕ мЕОЙО ЪБНЕФЙМ РТПТПЮЕУЛЙ, ЮФП ТЕЧПМАГЙА Ч тПУУЙЙ МЕЗЮЕ ОБЮБФШ, ЮЕН РТПДПМЦЙФШ. ъОБЮЙФ, П ЮЕН-ФП РПДПВОПН ДПЗБДЩЧБМУС. оП БЧФПТ РПОЙНБЕФ ЧУЕ ТБЧОП, ЮФП ДМС ОЕЛПФПТЩИ МЕЧЩИ ФБЛПЧЩЕ ТБУУХЦДЕОЙС ЛБЛ ЗТПН УТЕДЙ СУОПЗП ОЕВБ. йИ ЧПУРЙФЩЧБМЙ У ДЕФУФЧБ, ЮФП ПОЙ ЦЙМЙ РТЙ УПГЙБМЙЪНЕ. оП Й ПФЛТЩФЙЕ, Л РТЙНЕТХ, ЮФП ЪЕНМС ЛТХФЙФУС ЧПЛТХЗ УПМОГБ, Б ОЕ ОБПВПТПФ, УОБЮБМБ ВЩМП ЫПЛПН, Б РПФПН ВБОБМШОПК ЙУФЙОПК. фБЛ ЮФП Й ОБЫ ЗТПН НПЦЕФ ПЛБЪБФШУС ОЕЮФП РПДПВОЩН.
оП РТПДПМЦБС. чП-ЧФПТЩИ, УПГЙБМЙЪН - ЬФП ТБУРТЕДЕМЕОЙЕ РП ФТХДХ. рПЬФПНХ, ЕУМЙ УХЭЕУФЧХЕФ УПГЙБМЙЪН ЛБЛ ФБЛПЧПК РП ЛБЮЕУФЧХ, РХУФШ Й ТБЪОЩК РП ЛПМЙЮЕУФЧХ - ИПФШ ОЕЪТЕМЩК, ИПФШ РЕТЕЪТЕМЩК, ИПФШ У ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙН МЙГПН, ИПФШ ЧППВЭЕ ВЕЪ МЙГБ - УХЭЕУФЧХЕФ Й ТБУРТЕДЕМЕОЙЕ РП ФТХДХ. уХЭОПУФОЩК РТЙЪОБЛ СЧМЕОЙС ОЙЛХДБ ХМЕФХЮЙФШУС ОЕ НПЦЕФ. оЕФ УХЭОПУФОПЗП РТЙЪОБЛБ - ОЕФ УБНПЗП СЧМЕОЙС.
лБЛ НБФЕТЙС ИПФШ ЙЪ ПДОЙИ ЛБНОЕК ОЕ УХЭЕУФЧХЕФ ВЕЪ БФТЙВХФБ Ч ЧЙДЕ ДЧЙЦЕОЙС; ФБЛ Й МАВПК УПГЙБМЙЪН ОЕ УХЭЕУФЧХЕФ ВЕЪ БФТЙВХФБ Ч ЧЙДЕ ТБУРТЕДЕМЕОЙС РП ФТХДХ. оП ЕУМЙ ВЩМБ УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛБС ТЕЧПМАГЙС, Й ПОБ ТХИОХМБ У ЛПОГПН уПЧЕФУЛПЗП уПАЪБ - РПМХЮБЕФУС ЗЙЗБОФУЛЙК течйъйпойън й пррптфхойън. хЦ ЙЪЧЙОЙФЕ ЪБ ХНОЩЕ УМПЧБ, ОП ЙНЕООП ФБЛ. чЩИПДЙФ, УФЙНХМ ТБУРТЕДЕМЕОЙС РП ФТХДХ РТПЙЗТБМ УФЙНХМХ УФПЙНПУФЙ ТБВПЮЕК УЙМЩ, ЮФП ИПТПОЙФ НБТЛУЙУФУЛЙК «лБРЙФБМ» РПД УБНПК ФСЦЕМПК НПЗЙМШОПК РМЙФПК. фПЗДБ, ХФЧЕТЦДБС, ЮФП УПГЙБМЙЪН ХУФХРЙМ ЛБРЙФБМХ - НПЦОП УНЕМП РПМХЮБФШ УБНХА ВПМШЫХА ВХТЦХЙОУЛХА ВБОЛХ ЧБТЕОШС Й УБНХА ВПМШЫХА РБЮЛХ РЕЮЕОЙС. й ЕУМЙ ПОЩЕ «РТЙЪЕТЩ» ОБЪЩЧБАФ УЕВС Й «МЕЧЩНЙ», ФП ЕДЙОУФЧЕООПЕ, ЮФП ЙИ ЙЪЧЙОСЕФ - ЛБЫБ Ч ЗПМПЧЕ.
й ОБПВПТПФ: ЕУМЙ ЮЕУФОП Й НХЦЕУФЧЕООП РТЙЪОБЕФУС УЕНЙДЕУСФЙМЕФОЙК РЕТЙПД «ЧПЕООПЗП ЛПННХОЙЪНБ» - ЛУФБФЙ, ЮФП ДБЦЕ ОБЗМСДОП РПДФЧЕТЦДБЕФУС ЗЙЗБОФУЛЙН ТБЪДХФЙЕН БТНЙЙ Й чрл Ч уПЧЕФУЛПН уПАЪЕ РТЙ УЛТПНОПН РПФТЕВЙФЕМШУЛПН ТЩОЛЕ - ФП НБТЛУЙЪН ЧПУЛТЕУБЕФ, ЛБЛ ПФ ЦЙЧПК ЧПДЩ. фП ЕУФШ, НБТЛУЙЪН Й ХФЧЕТЦДБМ ХЦЕ Ч лПННХОЙУФЙЮЕУЛПН нБОЙЖЕУФЕ, ЮФП НПЗХФ ВЩФШ ПФЮБУФЙ ТЕБЛГЙПООЩЕ ЖПТНЩ ТБВПЮЕЗП ДЧЙЦЕОЙС, Й ХТБЧОЙМПЧЛБ ПФОАДШ ОЕ ОБ РПУМЕДОЕН НЕУФЕ Ч ЬФПН УНЩУМЕ (ТЕЮШ ЙДЕФ П ОБУФПМШЛП ПВЭЕЙЪЧЕУФОПН БВЪБГЕ РПУМЕДОЕК ЗМБЧЩ нБОЙЖЕУФБ, ЮФП ДБЦЕ ОЕ ПИПФБ ПУЛПТВМСФШ ТБЪХН ЗТБНПФОЩИ МЕЧЩИ РПДПВОЩН ФЩЛБОШЕН Ч БЪЩ). б ЧПФ ЕУМЙ УПГЙБМЙЪН РПУФТПЙФШ ОБ УБНПН ДЕМЕ - ФПЗДБ Й ЛБРЙФБМЙЪНХ ЛБАЛ. уМЕДПЧБФЕМШОП, ФПЗДБ НБТЛУПЧЩК «лБРЙФБМ» ПУФБЕФУС ОЕРПЛПМЕВЙНЩН, Й ОЙЛБЛПЗП ТЕЧЙЪЙПОЙЪНБ. лБЛ ЗПЧПТЙФУС, РПЮХЧУФЧХК ТБЪОЙГХ.
фЕРЕТШ РПУНПФТЙН ОБ ЬЛПОПНЙЮЕУЛХА УФПТПОХ ДЕМБ. «чБМ», ФПТЦЕУФЧХАЭЙК Ч уПАЪЕ, Й ХТБЧОЙМПЧЛБ - БВУПМАФОП ПДОП Й ФП ЦЕ ЛБЛ ЖПТНБ Й УПДЕТЦБОЙЕ. вМЙЪОЕГЩ-ВТБФШС. й ЬРПИБМШОЩЕ ЙУФПТЙЙ У УПЧИПЪПН иХДЕОЛП Й ЭЕЛЙОУЛЙН ЬЛУРЕТЙНЕОФПН ОБЗМСДОПЕ ФПНХ РПДФЧЕТЦДЕОЙЕ. б ОПНЕОЛМБФХТОБС ВАТПЛТБФЙС, ЛУФБФЙ, УХЭЕУФЧПЧБМБ ЪБ УЮЕФ ПВЕУРЕЮЕОЙС ЙНЕООП ТБЧЕОУФЧБ ДМС ВПМШЫЙОУФЧБ. ьФП УФПТПОЩ ПДОПК НЕДБМЙ. лБЛ ЧПЦДЙ Ч РЕТЧПВЩФОПК ПВЭЙОЕ ЛХЫБМЙ ЮХФШ-ЮХФШ РПМХЮЫЕ, ОП ДМС ЧЩЦЙЧБОЙС ЧУЕИ ПУФБМШОЩИ УППФЧЕФУФЧХАЭЙН ХРТБЧМЕОЙЕН - ФБЛ Й УПЧЕФУЛЙЕ ВАТПЛТБФЙЮЕУЛЙЕ РТЙЧЙМЕЗЙЙ УХЭЕУФЧПЧБМЙ Ч ЬФПК РБТБДЙЗНЕ Й ОЕ ВПМЕЕ ФПЗП. фП ЕУФШ, ЬФП ЕДЙОПЕ ГЕМПЕ.
оЕ ОБДП ТБУУЛБЪЩЧБФШ ДЕФБМЙ Й ФБЛ ЙЪЧЕУФОПК ЙУФПТЙЙ У иХДЕОЛП. уФПЙФ РПЗХЗМЙФШ, Й ЙОЖПТНБГЙЙ РПМОЩН-РПМОП. оП ХЦЕ РПОСФОП, ЮФП ЧУЕ ОБЮБМПУШ У ЦБМПВ ОБ ВЕЪТБВПФЙГХ РП РТЙЮЙОЕ ЙОФЕОУЙЖЙЛБГЙЙ Й ЧЩФЕЛБАЭЕЗП ПФУАДБ ЛТБФОПЗП УПЛТБЭЕОЙС ТБВПФОЙЛПЧ. б ЬФП, - УНПФТЙ ЮХФШ ЧЩЫЕ, - БЧФПНБФЙЮЕУЛЙ РПДТХВБЕФ Й НЙТ ОПНЕОЛМБФХТОПК ВАТПЛТБФЙЙ. б ЬФП ХЦЕ УПЧУЕН ДТХЗБС ЙУФПТЙС, РПЬФПНХ У иХДЕОЛП Й ПВПЫМЙУШ ДПУФБФПЮОП ЦЕУФЛП. оП ИПФШ ФБЛ, ИПФШ ЬФБЛ, ЧУЕ ЬФП ОЕ ЙНЕЕФ Л УПГЙБМЙЪНХ ОЙЛБЛПЗП ПФОПЫЕОЙС; ЛПФПТЩК ВЕЪ ЙОФЕОУЙЖЙЛБГЙЙ УХЭЕУФЧПЧБФШ ОЕ НПЦЕФ. дТХЗПЕ ДЕМП, ЮФП РТПЙЪЧПДЙФЕМШОЩЕ УЙМЩ ДПМЦОЩ ТБЪЧЙФШУС ДП НЕИБОЙЪНПЧ ФТХДПЧПК ТПФБГЙЙ, ЪБНЕОСАЭЕК ЛБРЙФБМЙУФЙЮЕУЛХА ВЕЪТБВПФЙГХ; ОП, РП ЛТБКОЕК НЕТЕ, ЧЕЭЙ ОБДП ОБЪЩЧБФШ УЧПЙНЙ ЙНЕОБНЙ. б Ч ОБЫЕН УМХЮБЕ РПУМЕ ТБУРТБЧЩ У УПЧИПЪПН иХДЕОЛП ПРСФШ ЧУЕ ЧЕТОХМПУШ Л ЬЛУФЕОУЙЧОПК ХТБЧОЙМПЧЛЕ ИПФШ РП НЕУФХ УПВЩФЙС, ИПФШ РП ЧУЕК УФТБОЕ.
фЕРЕТШ РПЮЕНХ ЧМБУФШ ХДХЫЙМБ ЭЕЛЙОУЛЙК ЬЛУРЕТЙНЕОФ. б «ЧБМПЧЩК» РТЙОГЙР ЬЛПОПНЙЛЙ ВЩМ ПРТЕДЕМСАЭЙН ПФ УПЧИПЪБ ДП ЛТХРОПЗП ПВЯЕДЙОЕОЙС. жПОД ЪБТРМБФЩ ОБЮЙУМСМУС РП УТЕДОЕК ЪБТРМБФЕ РП ПФТБУМЙ Й РП ЖБЛФЙЮЕУЛПНХ УТЕДОЕУРЙУПЮОПНХ ЮЙУМХ ТБВПФОЙЛПЧ. рТПЭЕ ЗПЧПТС, РП ЗПМПЧБН. оЕФ ЗПМПЧ - ОЕФ ДЕОЕЗ. рПЬФПНХ ТБВПФБФШ ИПТПЫП ВЩМП ВЕУУНЩУМЕООП. бВУХТД, ОП ФБЛ Й ВЩМП. еУМЙ ТБВПФБФШ ИПТПЫП, ФП ВЙЫШ ЪБ ДЧПЙИ-ФТПЙИ, ФП ДЕОШЗЙ ХКДХФ, Б ОЕ РТЙДХФ. эЕЛЙОГЩ ЧЩФПТЗПЧБМЙ ПФДЕМШОЩЕ ХУМПЧЙС ОБ ОЕЛПФПТПЕ ЧТЕНС, ОП ЖПОДЩ «ПФ ВБЪЩ» ЧЪСМЙ УЧПЕ ЗПД ЪБ ЗПДПН. ьЛУРЕТЙНЕОФ ОБЛТЩМУС НЕДОЩН ФБЪПН, Б ЮФП ХЦ ЗПЧПТЙФШ П ЧУЕК УФТБОЕ. й ДБЦЕ БЧФПТ ОБРПТПМУС ОБ ЬФПФ ТПЦПО. рПНОЙФУС, ТБВПФБС ОБ ЬМЕЛФТПНЕИБОЙЮЕУЛПН, ПО РП НПМПДПК ЬОЕТЗЙЙ УВБГБМ ОБ ДЕУСФШ ЬМЕЛФТПЫЛБЖПЧ ВПМШЫЕ Ч ОПЮОХА УНЕОХ. фБЛ ВТЙЗБДБ ЕЗП ЮХФШ ОЕ ХВЙМБ РП ХФТХ. пОБ ЧФПМЛПЧБМБ ««ДЙЧЕТУБОФХ», ЮФП ФПЗДБ РТЙДЕФУС ЙМЙ ТБУГЕОЛЙ УПЛТБЭБФШ, ЙМЙ ЛПЗП-ФП ЙЪ ВТЙЗБДЩ ХЧПМШОСФШ. б ЛПНХ ЬФП ОБДП?!.. фБЛ ЮФП ПФОЩОЕ ОЙ-ОЙ. ьОФХЪЙБУФ ОБ ЧУА ЗПМПЧХ, РПОЙНБЕЫШ.
дБ ЮФП ФБН ЗПЧПТЙФШ. дБЦЕ ИХДПЦЕУФЧЕООЩК УЕТЙБМ «й ЬФП ЧУЕ П ОЕН» У лПУФПМЕЧУЛЙН Ч ЗМБЧОПК ТПМЙ ОЕ УФПМШЛП П ОЕУЮБУФОПК МАВЧЙ, ЮФП РПМОБС ЮХЫШ, МЙЫШ ВЩ ПВНБОХФШ ГЕОЪПТПЧ - УЛПМШЛП П ВБТДБЛЕ ОБ МЕУПУЕЛЕ РП РТЙЮЙОЕ «ЧБМПЧПК ЬЛПОПНЙЛЙ». й РПДПВОЩК ЦЕ ЖЙМШН «рТЕНЙС» У зМХЪУЛЙН, мЕПОПЧЩН, уБНПКМПЧЩН Й сОЛПЧУЛЙН УНПФТЕМЙ РПЮФЙ ЧУЕ ЮЙФБФЕМЙ РПУФБТЫЕ. фПМШЛП ПДОБ РПРТБЧЛБ - ЬФП ВЩМП ОЕ ЙУЛМАЮЕОЙЕ, Б РТБЧЙМП. фБЛ ВЩМП ОБ РПДБЧМСАЭЕН ЮЙУМЕ УФТПЕЛ. ьФП ВЩМП РПЧУЕДОЕЧОПК ТХФЙОПК; Й ОЙЛБЛЙИ рПФБРПЧЩИ, ХЧЩ, Ч ПЗТПНОПН ВПМШЫЙОУФЧЕ ОЕ УХЭЕУФЧПЧБМП. чПФ Й ЧУЕ. фПЗДБ П ЛБЛПН ТЕБМШОПН УПГЙБМЙЪНЕ НПЦЕФ ЙДФЙ ТЕЮШ?!..
чУЕ ЗПТБЪДП РТПЭЕ. лФП ЛПТНЙФ ЭЕОЛБ УТБЪХ РПУМЕ ТПЦДЕОЙС, ФПФ Й ПУФБОЕФУС ИПЪСЙОПН ОБЧУЕЗДБ. фБЛПЧЩ ЙОУФЙОЛФЩ. б РМПИПК ЮЕМПЧЕЛ ЙМЙ ИПТПЫЙК, ЧЛХУОП ЛПТНЙФ ЙМЙ ОЕФ - ДМС ЭЕОЛБ БВУПМАФОП ОЕ ЪОБЕНП. еНХ ОЕ У ЮЕН УТБЧОЙЧБФШ. фБЛ Й НОПЗЙЕ ТПУУЙСОЕ. пОЙ ТПДЙМЙУШ Й ЧЩТПУМЙ РТЙ УФТПЕ, ЛПФПТЩК ОБЪЩЧБМЙ УПГЙБМЙЪНПН ДЕОШ Й ОПЮШ. б СЧМСМУС МЙ ПОЩК УПГЙБМЙЪНПН ОБ УБНПН ДЕМЕ, ЙН ДБЦЕ ОЕ РТЙИПДЙМП Ч ЗПМПЧХ. оЕ У ЮЕН УТБЧОЙЧБФШ - ФЕН ВПМЕЕ ДМС ЬФПЗП, ЧЕУШНБ РПИПЦЕ, ВЩМ ЪБФТХДОЕО ЧЩЕЪД ЪБ ЗТБОЙГХ ЫЙТПЛЙН НБУУБН.
й ЕЭЕ ТБЪ Й У ДТХЗПК УФПТПОЩ: «ЧБМПЧБС» ЬЛПОПНЙЛБ «РП ЗПМПЧБН» Й УПГЙБМЙЪН - БОФЙРПДЩ. йМЙ ПДОП - ЙМЙ ДТХЗПЕ. б ЮФПВЩ Й ЧПМЛЙ УЩФЩ, Й ПЧГЩ ГЕМЩ - ФБЛ ОЕ ВЩЧБЕФ. лУФБФЙ, РПЬФПНХ Й ТБВПЮЙИ УТЕДЙ УПЧТЕНЕООЩИ «МЕЧЩИ» У ЗХМШЛЙО ОПУ. ьФП ОПНЕОЛМБФХТОПНХ ЙОФЕММЙЗЕОФХ, РЕТЕВТБЧЫЕНХУС Ч МЕЧЩЕ ПТЗБОЙЪБГЙЙ, ЦЙМПУШ ОПТНБМШОП Й РТЙ РТЕЦОЕН УФТПЕ; ПФУАДБ Й УППФЧЕФУФЧХАЭБС ОПУФБМШЗЙС, Й «УПГЙБМЙЪН», Й «ЛПОФТТЕЧПМАГЙС», Й РТПЮЕЕ ВМБ-ВМБ-ВМБ. б ТБВПЮЙК ОЕ ИПЮЕФ ЦЙФШ «РП ЗПМПЧБН» ОЙ Ч ЛБЛХА! дМС ОЕЗП ДБЦЕ ОЩОЕЫОЙК ЛБРЙФБМЙЪН МХЮЫЕ Ч ПРТЕДЕМЕООПН УНЩУМЕ, ЛПЗДБ ОЕФ ЧЩНБФЩЧБАЭЕЗП ДЕЖЙГЙФБ Й ПЮЕТЕДЕК. пФУАДБ Й ЧЕУШНБ ОБУФПТПЦЕООПЕ ПФОПЫЕОЙЕ ЛП НОПЗЙН МЕЧЩН ПТЗБОЙЪБГЙСН.
оП РТПДПМЦБС Й Ч РПМЙФЙЮЕУЛПН БУРЕЛФЕ. лБЛ РПСЧМСЕФУС ЛБРЙФБМЙЪН ЙЪ «ЧПЕООПЗП ЛПННХОЙЪНБ», СУОП ОБУФПМШЛП, ЮФП ЧУЕ ТБЪЦЕЧБОП ХЦЕ Ч МАВПН ХЮЕВОЙЛЕ ЙУФПТЙЙ. б ЧПФ ЛБЛ РПСЧМСЕФУС ЛБРЙФБМЙЪН ОЙ ФП ЮФП ЙЪ ТБЪЧЙФПЗП УПГЙБМЙЪНБ, Б ДБЦЕ ЙЪ РПУФТПЕОЙС УПГЙБМЙЪНБ Ч ГЕМПН - БЧБОФАТОЩК ТПНБО. зПММЙЧХДУЛЙК ВМПЛВБУФЕТ РТП ЧУЕНПЗХЭЙИ ЪМПДЕЕЧ Й ЗЕТПЕЧ, ОП ЗДЕ ОБТПД Ч ЪБДОЙГЕ. оП ЧУЕ РП РПТСДЛХ.
бВУПМАФОП СУОП, ЮФП «ЧПЕООЩК ЛПННХОЙЪН» зТБЦДБОУЛПК ЧПКОЩ, ЙУЮЕТРБЧ УЧПА ФБЛФЙЮЕУЛХА РПФТЕВОПУФШ, ОБДПЕМ ЪОБЮЙФЕМШОПК ЮБУФЙ ОБТПДБ, Й ОЬР ОЙЮФП ЙОПЕ ЛБЛ РПРЩФЛБ РТЙВМЙЦЕОЙС Л УПГЙБМЙЪНХ РХФЕН ПРСФШ ЦЕ ЬЛУРЕТЙНЕОФПЧ У ТБУРТЕДЕМЕОЙЕН РП ФТХДХ. уПЧУЕН ДТХЗПЕ ДЕМП, ЮФП РТПЙЪЧПДЙФЕМШОЩЕ УЙМЩ ВЩМЙ ЛТБКОЕ ОЙЪЛЙ, Й ЧУЕ УПТЧБМПУШ ПРСФШ Ч «ЧПЕООЩК ЛПННХОЙЪН» РПУМЕ «ЧЕМЙЛПЗП РЕТЕМПНБ». оП УПТЧБМПУШ ХЦЕ Ч ВПМЕЕ НБУЫФБВОПН БУРЕЛФЕ У УППФЧЕФУФЧХАЭЕК ПФФСЦЛПК РПУМЕДУФЧЙК, УЛБЦЕН ФБЛ. рПЬФПНХ ОЙЛБЛПЗП ТЕБМШОПЗП ИПЪТБУЮЕФБ ОЕ ВЩМП Й РТЙ уФБМЙОЕ; РПФПНХ ЮФП «ЧБМПЧЩК» РТЙОГЙР РПСЧЙМУС Й ТБУГЧЕМ ЙНЕООП РТЙ ОЕН. чПЪНПЦОП, Й РПЮЕНХ ПЫЙВБАФУС ОЕЛПФПТЩЕ, ЛБЛЙЕ-МЙВП БТФЕМШОЩЕ ЮБУФОПУФЙ Й «УФБИБОПЧГЩ» Й ЪБТБВБФЩЧБМЙ ОПТНБМШОП - ОП РП ЧУЕК УФТБОЕ ХТБЧОЙФЕМШОБС ЧБЛИБОБМЙС УФБМБ ОПТНПК. «чБМ» РТПОЙЛ ЧП ЧУЕ РПТЩ ЦЙЪОЙ.
й ЮФП ФЕН ВПМЕЕ УНЕЫОП, УБН уФБМЙО РП РТПУФПФЕ ДХЫЕЧОПК ОЕ УЛТЩЧБМ ЬФПЗП. пРСФШ-ФБЛЙ БЧФПТ ГЙФЙТПЧБМ ЙЪЧЕУФОЩК БВЪБГ ЙЪ «ьЛПОПНЙЮЕУЛЙИ РТПВМЕН УПГЙБМЙЪНБ» УФПМШЛП ТБЪ, ЮФП ВБОБМШОП ОБДПЕМП Й ОЕ ИПЮЕФУС ЪБОЙНБФШ НОПЗП НЕУФБ. оП ФБН уФБМЙО ЗПЧПТЙФ, ЮФП ОЕРМБФЕЦЕУРПУПВОПУФШ ПФДЕМШОЩИ ПФТБУМЕК Й РТЕДРТЙСФЙК ЧПЪНПЦОБ «ДМС ЧЩУЫЕК ЬЖЖЕЛФЙЧОПУФЙ ЧУЕЗП ОБТПДОПЗП ИПЪСКУФЧБ Ч ТБЪТЕЪЕ ФТЙДГБФЙ МЕФ». оП ЬФП Й ОБЪЩЧБЕФУС РТЙЪОБОЙЕН ЖБЛФЙЮЕУЛПК ХТБЧОЙМПЧЛЙ. еУМЙ РПТЧБОП ИПФШ ПДОП ЪЧЕОП Ч ГЕРЙ - ЧУС ДМЙОБ ГЕРЙ ОБУНБТЛХ. еУМЙ РТПВЙФП ДОП ЛБУФТАМЙ ИПФШ Ч ПДОПН НЕУФЕ - ЧУС ЧПДБ ЧЩФЕЮЕФ. рПЬФПНХ ХВЩФПЮОПУФШ ИПФШ ПДОПЗП РТЕДРТЙСФЙС ВХДЕФ ЪБУБУЩЧБФШ Ч УЧПА ЮЕТОХА ДЩТХ ВЕУЛПОЕЮОП; ЧУЕ РПЛБЪБФЕМЙ УФБОХФ РПЛБЪХЫОЩНЙ; Й ЛПОЮЙФУС РПЧУЕНЕУФОПК ХТБЧОЙМПЧЛПК. юФП Й РТПЙЪПЫМП.
рТПЭЕ ЗПЧПТС, РП РТЙОГЙРХ ДПНЙОП ЧУЕИ УНЕЦОЙЛПЧ ВХДЕФ МЙИПТБДЙФШ, Й ЬЛПОПНЙЛБ ВХДЕФ ЦЙФШ РП РТЙОГЙРХ «ИЧПУФ ЧЩФБЭЙМ, ЗПМПЧБ ХЧСЪМБ; ЗПМПЧХ ЧЩФБЭЙМ, ИЧПУФ ХЧСЪ». зПЧПТС ХЦ УПЧУЕН ПВТБЪОП, ОП ЧЕТОП, ОЕ НПЦЕФ ЮЕМПЧЕЛ ЦЙФШ РТЙРЕЧБАЮЙ, ЛПЗДБ ИПФШ ПДЙО ПТЗБО ВПМЙФ. рХУФШ ЧУЕ ПУФБМШОПЕ ПФМЙЮОП, ОП РЕЮЕОШ ВПМЙФ - ЧЕУШ ЮЕМПЧЕЛ УФТБДБЕФ. мЙЫШ ЦЕМХДПЛ ОЙ Л ЮЕТФХ - ЧЕУШ ЮЕМПЧЕЛ ДПИОЕФ. ьЛПОПНЙЛБ УФТБОЩ СЧМСЕФУС БВУПМАФОП ФБЛЙН ЦЕ ПТЗБОЙЮОЩН Й ЛПНРМЕЛУОЩН СЧМЕОЙЕН. еУМЙ РЕЮЕОШ ТБЪЧБМЙЧБЕФУС Й ФПЛУЙОЩ ОЕ ХДБМСАФУС; ПОЙ ХВЙЧБАФ Й УЕТДГЕ, Й НПЪЗ, Й УЕМЕЪЕОЛХ; Й ОЙЛБЛПК «ЧЩУЫЕК ЬЖЖЕЛФЙЧОПУФЙ» ЮЕТЕЪ ДЧБДГБФШ-ФТЙДГБФШ МЕФ ОЕ ВХДЕФ. оБПВПТПФ, ВХДЕФ УНЕТФШ Й ЛТБИ. оП ЮФП Й РТПЙЪПЫМП Л ЛПОГХ ДЧБДГБФПЗП ЧЕЛБ У уПЧЕФУЛЙН уПАЪПН. рПЬФПНХ ВЩМ ЙНЕООП ЧЪМЕФ, ТБУГЧЕФ, ЪЕОЙФ Й ЪБЛБФ НЙТПЧПЗП «ЧПЕООПЗП ЛПННХОЙЪНБ»; Й ЧУЕ ЪБЛПОЮЙМПУШ БВУПМАФОП ЪБЛПОПНЕТОП РПВЕДПК ВПМЕЕ РТПЗТЕУУЙЧОПЗП ЗПУХДБТУФЧЕООП-НПОПРПМЙУФЙЮЕУЛПЗП ЛБРЙФБМБ ОБ ФПФ НПНЕОФ.
оП РПУНПФТЙН Й, У ДТХЗПК УФПТПОЩ. рПРТПВХЕН ЧЩСУОЙФШ, У ЛБЛПЗП ФБЛПЗП ЙУРХЗХ ЧПЪНПЦЕО РЕТЕИПД ПФ УПГЙБМЙЪНБ Ч ГЕМПН Л ЛБРЙФБМЙЪНХ, ЛБЛ ХФЧЕТЦДБАФ ПРРПОЕОФЩ. (оЕ ЗПЧПТС П ТБЪЧЙФПН УПГЙБМЙЪНЕ, ИБ-ИБ.)
рПДПВОЩН ПРРПОЕОФБН ОБДП ХЦ ТБЪПВТБФШУС У ЛТЕУФЙЛПН Й ЫФБОБНЙ. еУМЙ УПГЙБМЙЪН, ТБЪХНЕЕФУС, УПЪДБЕФ ЧЩУПЛЙК ХТПЧЕОШ ЧУЕЗП ОБТПДБ, Б ХЦ П РПМЙФЙЮЕУЛЙИ МЙДЕТБИ Й ЗПЧПТЙФШ ОЕЮЕЗП - ФПЗДБ ИПФШ иТХЭЕЧ, ИПФШ вТЕЦОЕЧ, ИПФШ зПТВБЮЕЧ, ИПФШ РСФЩК-ДЕУСФЩК ВЩМЙ ВЩ Ч УПУФПСОЙЙ ХЧЙДЕФШ ПРБУОПУФЙ Ч РЕТУРЕЛФЙЧЕ. оП ЕУМЙ ЬФПЗП ОЕ РТПЙЪПЫМП - ФП Й ПВЭЕЗП ХТПЧОС ОЕ ВЩМП. чЕУШ ОБТПД ОЕ УПЪТЕМ ДП УПГЙБМЙЪНБ, РПЬФПНХ Й ОЕ УНПЗ ТПДЙФШ ЙЪ УЧПЕК УТЕДЩ МЙДЕТПЧ, НПЗХЭЙИ РТПУЛПЮЙФШ УТБЪХ Л ПУОПЧБН УПГЙБМЙЪНБ. оЕФ ХЦ, РТЙЫМПУШ ЧУЕ ДЕМБФШ РПУФЕРЕООП. уОБЮБМБ ПФ «ЧПЕООПЗП ЛПННХОЙЪНБ» Л ОЩОЕЫОЕНХ знл - Б ХЦЕ ПФ ОЕЗП Л ПУОПЧБН УПГЙБМЙЪНБ. ъДЕУШ ЧУЕ СУОП Й РПОСФОП.
б ЧПФ ПВЯСУОЕОЙС Ч РТЕДБФЕМШУФЧЕ иТХЭЕЧБ, Ч ЮБУФОПУФЙ, РТПУФП ХНЙМСАФ. пЛБЪЩЧБЕФУС, ОЕ НБУУЩ ФЧПТГЩ ЙУФПТЙЙ - Б МЙЮОПУФЙ. л ЮЕТФХ ЛМБУУПЧПЕ ВЩФЙЕ; Л ЮЕТФХ ХТПЧЕОШ РТПЙЪЧПДЙФЕМШОЩИ УЙМ Й РТПЙЪЧПДУФЧЕООЩИ ПФОПЫЕОЙК; Л ЮЕТФХ РБТФЙКОПЕ, УПЧЕФУЛПЕ Й РТПЖУПАЪОПЕ УФТПЙФЕМШУФЧП; Л ЮЕТФХ ЗЧБТДЙА ЛБДТПЧ, ФПМШЛП ЮФП РТПЫЕДЫЙИ ЧЕМЙЮБКЫХА ЧПКОХ - Б ЧПФ ЪБИПФЕМПУШ иТХЭЕЧХ У ВХИФЩ-ВБТБИФЩ ЪБНЕОЙФШ СЛПВЩ ОПТНБМШОПЕ УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛПЕ ПВЭЕУФЧП ОБ ЛБРЙФБМЙЪН, Й ЧУЕ Х ОЕЗП РПМХЮЙМПУШ. оХ, ИПЮЕГГБ, Й ОЕЮЕЗП ЪБНПТБЮЙЧБФШУС У ПВЯЕЛФЙЧОПУФША ЙУФПТЙЙ. й «ЧЩДБАЭЙЕУС НБТЛУЙУФЩ УПЧТЕНЕООПУФЙ» ФЙРБ ъАЗБОПЧБ ДПМДПОСФ ПВ ЬФПН ЛБЛ РПРХЗБЙ, Б НОПЗЙЕ МЕЧЩЕ РПДДБЛЙЧБАФ.
б РПЮЕНХ иТХЭЕЧБ РПДДЕТЦБМ РМЕОХН гл Ч ВПТШВЕ У НБМЕОЛПЧУЛП-НПМПФПЧУЛПК ЗТХРРПК - ЛБЛ ЦЕ, РТПДБМЙУШ НЙТПЧПНХ ЛБРЙФБМХ. б РПЮЕНХ РМЕОХН РПДДЕТЦБО УЯЕЪДПН РБТФЙЙ - ХДБЮОБС ПРЕТБГЙС гтх (ЙМЙ нПУУБДБ, ЬФП ХЦЕ РП РТЙУФТБУФЙСН ВЕММЕФТЙУФЙЛЙ). б РПЮЕНХ ВПМШЫЙОУФЧП ДЕРХФБФПЧ, ЛБЛ Й ЧУЕК РБТФЙЙ, УПУФПСМП ЙЪ ТБВПЮЙИ Й ЛПМИПЪОЙЛПЧ - ДБ ЮФП РТЙУФБМ, НХЦЙЛ. фЩ УМХЮБКОП ОЕ БЗЕОФ ВТЙФБОУЛПК ТБЪЧЕДЛЙ, Б ФП ЪБДБЕЫШ НОПЗП ОЕХДПВОЩИ ЧПРТПУПЧ?!.. й ФБЛПЧХА ЮХЫШ ДБЦЕ ДЙБЗОПУФЙТПЧБФШ ОЕПИПФБ. вТЕДСФЙОБ ОБ ХТПЧОЕ УБКЕОФЙУФПЧ, ЗЕТВБМБКЭЙЛПЧ, ЗПММЙЧХДУЛЙИ ЖЙМШНПЧ ФЙРБ «НБТЧЕМ» ЙМЙ РПЙУЛПЧ РТЙЫЕМШГЕЧ. уХВЯЕЛФЙЧЙУФУЛЙК ЙДЕБМЙЪН ЧНЕУФП ЙУФПТЙЮЕУЛПЗП НБФЕТЙБМЙЪНБ.
тБЪХНЕЕФУС, УБКЕОФЙУФЩ ОЙ РТЙЮЕН. рТПЙУИПДЙМ ЪБЛПОПНЕТОЩК РТПГЕУУ ДЕНПЛТБФЙЪБГЙЙ «ЧПЕООПЗП ЛПННХОЙЪНБ» ТБДЙ РТПДПМЦЕОЙС ТПУФБ, ОП Й ПДОПЧТЕНЕООПЗП УБНППФТЙГБОЙС. иТХЭЕЧ, вТЕЦОЕЧ, лПУЩЗЙО Й ВЩМЙ ЧЩТБЪЙФЕМСНЙ ЬФПК УБНПК ДЕНПЛТБФЙЪБГЙЙ, ОП РПЬФПНХ Й РПУФЕРЕООЩНЙ ПФТЙГБФЕМСНЙ РТЕЦОЙИ ПУОПЧ. ьФП ПВЩЛОПЧЕООБС ДЙБМЕЛФЙЛБ, Й ОЙЮФП ВПМЕЕ. рПУНПФТЙФЕ ОБ РЕТЙПДЙЮЕУЛЙК ТСД Ч ФБВМЙГЕ нЕОДЕМЕЕЧБ, ЛБЛ ЭЕМПЮОПК НЕФБММ ПФТЙГБЕФУС ОЕНЕФБММБНЙ, Й ЧУРПНОЙФЕ ПВ БЪБИ ОБУФПСЭЕЗП НБТЛУЙЪНБ. й ОЙ П ЛБЛПН РТЕДБФЕМШУФЧЕ Й НЩУМЙ ОЕ ВЩМП. рПТБ ЪБЛПОЮЙФШ У ЬФЙН ДЕФУЛЙН МЕРЕФПН.
рПЬФПНХ, ИПФШ ФБЛ, ИПФШ ЬФБЛ, УПГЙБМЙЪН ЪДЕУШ Й ТСДПН ОЕ УФПСМ. ьФП БВУПМАФОП ДТХЗБС ЙУФПТЙС. оЙЛБЛПЗП РЕТЕИПДБ Л ЛБРЙФБМЙЪНХ ОЙ ПФ ТБЪЧЙФПЗП УПГЙБМЙЪНБ, ОЙ ПФ УПГЙБМЙЪНБ Ч ГЕМПН ОЕ ВЩМП, ОЕФ Й ВЩФШ ОЕ НПЦЕФ. ьФП ОПОУЕОУ.
рПЬФПНХ ОЕ ОБТПД ОЕ УППФЧЕФУФЧХЕФ РЕТЕДПЧПК МЕЧПК ЙДЕПМПЗЙЙ ОЩОЕ - Б ВЕЪДБТОБС «ЙДЕПМПЗЙС» ОЕ УППФЧЕФУФЧХЕФ РЕТЕДПЧПНХ ОБТПДХ. ч ЮБУФОПУФЙ, РТПФЕУФ ФТХДСЭЙИУС РТЕФ РПДПВОП ИПТПЫЕК ЛЧБЫОЕ ЙЪ ЛБДЛЙ ИПФС ВЩ Ч уЙВЙТЙ Й ОБ дБМШОЕН чПУФПЛЕ, ОЕ ЗПЧПТС П ОЕОБЧЙУФЙ Л РЕОУЙПООПК БЖЕТЕ РП ЧУЕК УФТБОЕ. б ФБЛ ОБЪЩЧБЕНЩЕ МЕЧЩЕ МЙДЕТЩ ОЙЮЕЗП РТЕДМПЦЙФШ ОЕ НПЗХФ РП РТЙЮЙОЕ ЗМХВПЛП ПЫЙВПЮОПК ЖЙМПУПЖЙЙ Й ЧЩФЕЛБАЭЕК ПФУАДБ РПМЙФЙЮЕУЛПК УФТБФЕЗЙЙ, Й ФБЛФЙЛЙ.
С афоризмами вечно какая история - всех их знают, но установить, кто именно это сказал первым, оказывается довольно трудно.
Выражение, вынесенное в заголовок поста, я впервые встретил где-то у Г.П. Щедровицкого. В среде методологов оно было распространено. Повторял его и Мацкевич (правда, не помню на кого он ссылался). Обычно, высказывание приводили, когда в аудитории кто-нибудь просил "поменьше абстракции" и че-нить "поближе к практике" (а такие всегда находятся с завидной регулярностью).
Позже, я узнал, что это было одно из любимых выражений Курта Левина (это один из моих любимых психологов). И я допускаю, что, например, Зейгарник ("незавершенный гештальт!") могла рассказать об этом кому-то из психологов, с которыми общался Щедровицкий (это, конечно, чистый домысел, но как иначе могла попасть фраза к московским методологам?) Но, дело в том, что Курт Левин никогда не настаивал на своем авторстве. Как раз наоборот, вероятнее всего, он просто повторял кого-то из классиков. Кого же? Левин, как известно, в молодости был под впечатлением успехов современной ему физики и пытался привнести в психологию целый ряд методов "галилеевой", как он выражался, науки. Вероятно, следовало бы поискать где-то там.
И, действительно. Интернет предлагает просто удивительное разнообразие имен, главным образом физиков, кому приписывается фраза. Здесь и Альберт Эйнштейн
, и Нильс Бор
, и Энрке Ферми
и Эрнст Резерфорд
, и Луи де Бройль
, и Тодор Карман, и Людвиг Больцман
, и, наконец, Густав Роберт Кирхгоф
. Год назад, в "Новой газете" биолог Михаил Гельфанд опубликовал заметку в которой утверждал, что помимо перечисленных физиков, выражение приписывают также советскому физику Николаю Боголюбову
, а кроме тог Давиду Гильберту
, Дмитрию Менделееву
, Карлу Марксу
, Фридриху Энгельсу
, Ленину
и даже Леониду Ильичу Брежневу
!
И самое смешное, что все эти люди действительно говорили нечто подобное!!!
Но кто-то же был первым?! Набор имен, все же, не оставляет сомнений в том, что оригинал фразы звучал вовсе не по-русски, а по-немецки.
"Es gibt nichts Praktischeres als eine gute Theorie."
Именно это утверждал, по-крайней мере, Курт Левин.
А в варианте Тодора Кармана фраза звучит:
"Nichts ist praktischer, als eine gute Theorie."
Но все же Карман и Левин, хоть и люди примерно одного поколения, - не первоисточник.
Как на первоисточник часто ссылаются на Людвига Больцмана. Действительно, Больцман в одном из своих писем написал нечто подобное в 1890 году.
Вот его фраза:
"daß ... die Theorie auch das denkbar praktischste, gewissermaßen die Quintessenz der Praxis sei."
Как видим, смысл весьма близок, и все же это другая фраза.
Но вот такая закавыка. Больцман учился в Берлине у Кирхгофа (ага, того самого, который придумал "абсолютно черное тело"). И надо же, именно Кирхгофу также приписывают авторство этого афоризма. Кирхгоф был старшим современником Больцмана, а высказывал он следующее:
"Eine gute Theorie ist das Praktischste was es gibt."
Как видим, эта фраза весьма близка утверждению Левина и Кармана. Но был ли Кирхгоф первым?
Версия с Марксом и Энгельсом конечно интересна, но боюсь, что она не прокатывает. Маркс много чего интересного высказывал, например, это (про "критику оружием" и "обалдевание массами"):
"Die Waffe der Kritik kann allerdings die Kritik der Waffen nicht ersetzen, die materielle Gewalt muss gestürzt werden durch materielle Gewalt, allein auch die Theorie wird zur materiellen Gewalt, sobald sie die Massen ergreift."
Мысль умная, спору нет. Но все же, это не то, о чем мы говорим. Вполне возможно, что я ошибаюсь и у Маркса есть подобное высказывание. Но где??
Вернемся, однако, к Кирхгофу. Родился он в Кенигсберге в 1824. И там же окончил университет. Вас это не наводит на размышления? Ну да, конечно!
Если побродить по немецким сайтам, то приходишь к убеждению, что немалое число немцев совершенно убеждено: фраза "Es gibt nichts Praktischeres als eine gute Theorie" принадлежит... Канту. Да-да! Вот так вот, ничтоже сумняшеся и пишут в сотнях статей: Кант сказал и точка! А где сказал, кому шепнул?? Попробуйте найти источник!
Нужно признать прямо, что Кант не оставил письменных свидетельств, в которых такая фраза была бы зафиксирована буквально.
И тем не менее, немцы усвоили Канта туго. Если не букву, то дух!
Мало кто знает, но у Канта есть небольшая работа, в которой он разбирается с тем самым предрассрудком, ответом на который стал наш афоризм. Работа была написана в 1793 году и называется Über den Gemeinspruch: Das mag gut sein für die Theorie, taugt aber nichts in der Praxis.
В русском переводе это звучит: О ПОГОВОРКЕ «МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И ВЕРНО В ТЕОРИИ, НО НЕ ГОДИТСЯ ДЛЯ ПРАКТИКИ»
Не правда ли, знакомые интонации?! Каждому из нас нечто подобное приходилось слышать множество раз. И именно в ответ на эту аргументацию Георгий Петрович Щедровицкий и его ученики неизменно повторяли: "Нет ничего практичнее хорошей теории!".
Читайте Канта! Он все подробно объяснил немцам еще в 1793 году. Нет смысла приводить здесь всю работу. Она вся посвящена доказательству того, что без теории никакой практики и быть-то не может. Не бывает-с!
Итак, подытожим. В том виде, как мы это употребляем сегодня, высказывание, вероятно (источник?), действительно пошло от Кирхгофа. Или даже возможно его кенигсбергских учителей (Франц Нейман?). Но основу заложил Кант. Немецкие физики лишь воспроизвели кантов ход мысли.
P.S. Закончить же, я хотел бы знаменитыми высказываниями, которые, лишь по видимости, оппонируют нашему изречению. Их великое множество, но я отберу всего три.
1. Самое известное сравнивает не теорию и практику, а теорию и жизнь. И это, конечно, один веселый мужичок с рожками:
Grau, teurer Freund, ist alle Theorie,
Und grün des Lebens goldner Baum.
2. В 50-60-х годах в Советском Союзе профессия "физик-теоретик" - это было каста небожителей. А уж после того как на экраны вышла картина Михаила Ромма "Девять дней одного года" с Алексеем Баталовым, дивчонги писали от физиков-теоретиков просто кипятком. В этой связи известный интеллектуальный хулиган Петр Леонидович Капица высказался перед студентами так:
Я вчера закончил чтение очередного бестселлера: «Джентльмены предпочитают блондинок».
Очень интересная книга - погони, стрельбы …
Книга кончается словами главной героини, блондинки, кстати: «Любовь - конечно, хорошая вещь, но золотой браслет остается навсегда».
Так вот, перефразируя слегка слова героини, я хочу сказать: «Теория - конечно, хорошая вещь, но золотой эксперимент остается навсегда!
».
(в ответ теоретики "умыли" Капицу, кстати, именно фразой "Нет ничего практичнее хорошей теории!")
3. И, наконец, на закуску, высказывание Эйнштейна, которое персонально касается любителей потрындеть про "сочетание теории и практики" и, которое мне очень нравится.
В затемненном покое крутится на токарном станке укрепленный стеклянный шар. Нога в грубом черном башмаке и белом чулке упруго нажимает на педаль. Большие ладони скользят по гладкой стеклянной поверхности. Из шара вытянут насосом воздух. И вот разреженное пространство внутри стеклянного шара начинает светиться... "Что видимое сияние в месте, лишенном воздуха, произведено быть может, в том мы искусством уверены..." - запишет позже экспериментатор в тетради. И добавит: "Возбужденная электрическая сила в шаре, из которого воздух вытянут, внезапные лучи испускает, которые в мгновение ока исчезают, и в то же время новые на их места вскакивают, так что беспрерывное блистание быть кажется. В северном сиянии всполохи или лучи;., вид подобный имеют..." Это писал Михаил Васильевич Ломоносов. Немало времени провел он в "електрической каморе" - в физической лаборатории, где стояли академические приборы.
Долгое время существовало предположение, что полярные сияния происходят в самой атмосфере. Но однажды в Петербурге, "учинив сравнение с ними" высоты зари, вывел он, что "вышина верхнего края дуги около 420 верст" (примерно 450 км). А это означало, что полярные сияния происходят выше воздушного слоя.
Сегодня специалисты установили, что нижняя граница полярных сияний находится примерно в сотне километров от поверхности Земли и простирается вверх на 100-200 километров, а может подниматься и до 400, 600, а то и до 1000 километров над Землей.
В 1751 году на заседании Конференции Академии наук Михаил Васильевич говорил об электрической природе наблюдаемого явления. Интересно отметить, что Франклин пришел к той же мысли почти одновременно с Ломоносовым. А епископ Бергена Э. Понтопидан, занимавшийся в то же время вопросами натурфилософии, очень образно сравнил Землю с вращающимся стеклянным шаром электрической машины. При этом электрические заряды такой машины он уподоблял вспышкам полярных сияний. Такой вывод в то время был далеко не очевидным. И предположения шведского физика и астронома А. Цельсия о том, что полярные сияния это не что иное, как отблески снегов, лежащих на горных вершинах, казались современникам значительно более убедительными.
Ломоносов был очень приметливым человеком. Но основные его воспоминания о полярных сияниях основывались на детских и отроческих впечатлениях, пока он "жил до возраста в таких местах, где северные сияния часто случаются". И теперь, объявляя сходство их с электрическими разрядами, он считал, что "електрическая сила, рождающая северное сияние", обязана своим существованием тому же трению, только не ладоней о стекло, как в лаборатории, а воздушных потоков друг о друга. Для объяснения полярных сияний это было неверно, по какие далеко идущие аналогии можно вывести из этого предположения, рассматривая, в частности, современный механизм образования грозы.
"Нет ничего практичнее хорошей теории", - говорим мы сегодня, в конце XX столетия. Двести лет тому назад теория с практикой были связаны не столь тесно. В науке об электричестве еще не были открыты даже основополагающие законы, не существовали те основные понятия, которыми мы пользуемся теперь. Хорошая теория электричества была крайне нужна, чтобы от гипотез о механизме электрических явлений перейти наконец к прогрессивной ньютоновской программе - к нахождению механической силы, измеряющей взаимодействие между наэлектризованными телами.
Потому и возникло предложение Петербургской Академии- "сыскать подлинную електрической силы причину и составить точную ея теорию".
В ту пору, как писал француз Лемонье в статье "Электричество", помещенной в знаменитой "Энциклопедии", издававшейся Д. Дидро, "мнения физиков относительно причины электричества расходятся: все они, впрочем, согласны в том, что существует электрическая материя, которая более или менее собирается вокруг наэлектризованных тел и которая вызывает своими движениями наблюдаемые нами электрические явления, но каждый из них по-разному объясняет причины и направления этих различных движений".
Во Франции теорию Франклина о существовании электрической жидкости, "электрической субстанции", обходили молчанием. Не одобряли ее и в России. Ломоносов и Рихман были противниками ньютонианских сил, предпочитая взгляды Декарта о существовании вихрей во всемирном эфире. По этой причине не соглашались они и с Франклшговой теорией.
К 1756 году, когда окончился срок конкурса, в Академию поступило довольно много работ. Лучшей была признана присланная из Берлина и подписанная именем Иоганна Эйлера, сына великого математика. Сам Леонард Эйлер права участвовать в конкурсе не имел, поскольку являлся членом Собрания Петербургской Академии. Однако, после того как результаты конкурса были объявлены и работа получила премию, Эйлер признался в обмане - ученые записки принадлежали ему. Свои рассуждения Эйлер строил на предположении, что сверхтонкая материя, создающая электрические силы, есть не что иное, как светоносный эфир. И все известные исследователям электрические явления относил за счет "нарушений равновесия в эфире", сгущения его или разряжения вблизи электризуемых тел. Таким образом, он обходился без введения "специальной электрической материи" Франклина.
Несмотря на то что теория Эйлера исходила из картезианских воззрений, отрицавших "электрические материи", и основывалась на явлениях в эфире, Ломоносов, по-видимому, не был удовлетворен ею полностью. В том же 1756 году он написал диссертацию "Теория электричества, разработанная математическим способом", которая осталась неопубликованной. В ней Михаил Васильевич писал: "Электрические явления - притяжение, отталкивание, свет и огонь - состоят в движении. Движение не может быть возбуждено без другого движущегося тела". Электризация, по гипотезе Ломоносова, обусловливалась вращательным движением частиц внутри вещества и в окружающем пространстве.
Обе теории были принципиально новыми, потому что сводили причину электрических явлений не к свойствам мифической жидкости, а к специфическим формам движения эфира, признанного реально существующим наукой того периода. Теории Эйлера и Ломоносова носили чисто электростатический характер. Отрицая движение электрической жидкости - электрического тока, они приводили к неправильному представлению о грозозащите и об устройстве громоотводов.
По мнению Ломоносова, надежным громоотводом могли служить изолированные "электрические стрелы", которые должны были отводить в землю не электрический заряд, а "електрическую силу". Потому и устанавливать их он предлагал не на крышах зданий, а на пустырях, подальше от строений, "дабы ударяющая молния больше на них, нежели на головах человеческих и на храминах (т. е. на зданиях - А. Т.) силы свои изнуряла".
В принципе не заземленный громоотвод тоже способствовал разряду и отводил молнию в землю через окружающий воздух. Но при заземлении этот процесс, конечно, происходил несравненно спокойнее.
Второй надежный способ грозозащиты Михаил Васильевич видел в "потрясении воздуха", в том, чтобы "разбивать громовые тучи колокольным звоном". "Того ради кажется, - говорил он, - что не токмо колокольным звоном, но и чисто пушечной пальбою во время грозы воздух трясти не бесполезно, дабы он великим дрожанием привел в смятение електрическую силу и оную умалил".
Таким образом, более глубокие концепции электричества в принципиальном отношении у Эйлера и Ломоносова на практике приводили к неправильному конструированию громоотводов.
Идеи Франклина в России получили дальнейшее развитие в работе Эпинуса, вышедшей в 1759 году в Санкт- Петербурге. Тридцатитрехлетний профессор астрономии Берлинской Академии наук и астроном Берлинской обсерватории Франц Ульрих Теодор Эпинус всего два года назад переселился в Россию, приняв предложение войти в члены Петербургской Академии.
В первые же годы жизни в Петербурге Эпинус развивает бурную деятельность. Он пишет работу о возвращении комет, о способах "поправления морского компаса и магнитных стрелок", об "умножении силы в натуральных магнитах". И наконец - большое сочинение "Опыт математической теории электричества и магнетизма", изданное отдельной книжкой. Эта работа изобиловала математическими выражениями, все они носили формально-описательный характер и нужны были, по выражению самого автора, лишь для того, "чтобы избежать излишней пространности обычной речи". Никаких расчетов по этим "формулам" делать было нельзя * . Однако профессор Эпинус высказал немало замечательных мыслей, характеризующих не только его научную эрудицию, но и подлинный дар научного предвидения. Так, он отмечает, что неизвестный никому вид закона электростатического и магнитостатического воздействия представляется ему похожим по форме на закон тяготения. "Я охотно утверждал бы, - писал он, - что величины изменяются обратно пропорционально квадратам расстояний... В пользу такой зависимости, по-видимому, говорит аналогия с другими явлениями природы".
* (См.: Дорфман Я. Г. Всемирная история физики, т. 1, М., 1974, с. 291 )
Пройдет 26 лет, и в 1785 году французский физик и военный инженер Шарль Огюстен Кулон установит основной закон электростатики, подтвердив предвидения Эпинуса. А три года спустя тот же Кулон распространит свой закон и на взаимодействие точечных магнитных полюсов, заложив тем самым основы электро- и магнитостатики.
В уже упоминавшейся выше работе Эпинус использует представление о "сгущении" электрической жидкости, приближаясь тем самым к понятию электрического потенциала * . И даже приходит к понятию электроемкости, предвосхитив тем самым английского физика и химика Генри Кавендиша, строго сформулировавшего это понятие 10-12 лет спустя.
* (См.: Дорфман Я. Г. Всемирная история физики, с. 291 )
В работе Эпинуса есть и другие интересные предвидения, реализованные позже учеными.
Франц Ульрих Теодор Эпинус, физик, член Петербургской Академии наук с 1756 года, родился в 1724 году в городе Ростоке в семье пастора. В том же городе поступил в университет, откуда уходил в Иену, по обычаю буршей, меняющих университеты. Однако, в конце концов, снова вернулся в Росток, где и получил степень доктора медицины.
После окончания учебы Эпинус некоторое время работал приват-доцентом в том же университете, преподавал астрономию и физику. Но вскоре переехал в Берлин, где получил должность профессора астрономии при Академии наук. Одновременно он выполнял обязанности астронома при обсерватории.
В Берлине Эпинус познакомился с молодым, только что окончившим Ростокский университет Иоганном Карелом Вильке.
В то время многие физики были увлечены загадкой удивительных кристаллов, привезенных голландскими купцами в начале столетия с острова Цейлон. Назвали этот камень турмалином, или турмалем. Он бывал разного цвета, и его прозрачные кристаллы ценились наравне с индийскими рубинами и другими драгоценными камнями. Но физиков привлекало то обстоятельство, что стоило нагреть турмалин на огне, как он тут же начинал притягивать к себе и отталкивать частички золы. Его даже прозвали за это "зольным камнем".
Знахари и "специалисты" черной и белой магии платили за кристаллы турмалина бешеные деньги. Надетый на шею или на палец при восходе солнца турмалин обещал своему владельцу счастье на целый день. Особенно хорошо помогал он в осенние дни. Впрочем, по данным современных ювелирных фирм, турмалин может принести счастье своему владельцу и в феврале, и в мае, и в августе...
В 1717 году удивительные свойства турмалина рассматривались на заседании Парижской Академии. Поскольку его притягивающая сила была признана магнитной, то минерал получил название "цейлонского магнита".
Молодой шведский врач Каролус Линнеус, в будущем знаменитый естествоиспытатель и почетный член многих академий Карл Линней, одним из первых стал сомневаться в магнитной природе силы турмалина. Линнеус читал лекции по минералогии и пробирному искусству, занимался медицинской практикой и еще находил время для обдумывания и подготовки своей "Системы природы".
Линней предположил, что сила притяжения турмалина при его нагревании имеет электрическую природу. И хотя у ученого не было доказательств, он назвал минерал "Lapis electricus".
После серии опытов Эпинусу и Вильке удалось доказать, что при неравномерном нагревании турмалина на его противоположных сторонах возникают электрические заряды. По сути дела было открыто новое природное явление - еще одно проявление электрических сил, показывающее их связь с теплотой. Результаты опытов Эпинус опубликовал в мемуарах Берлинской Академии. Они обратили на себя внимание ученого мира. И в том же году молодой профессор получил не только лестное, но и выгодное приглашение - переехать в Россию, занять должность профессора физики Петербургской Академии наук.
На новом месте Эпинус проявляет завидную энергию и работоспособность. Он пишет популярные статьи, которые помещаются в академических изданиях. Пишет и ту замечательную работу, с которой мы начали знакомство с ним, - "Опыт математической теории электричества и магнетизма".
Во введении автор рассказывает, как открытый им пироэлектрический эффект в турмалине натолкнул его на мысль о глубоком сходстве электрических и магнитных явлений. Ведь до этого только магнит имел всегда два полюса, а теперь и нагретый турмалин оказался обладателем дипольного эффекта. Вот только почему? В чем причина обнаруженного явления? Однако Эпинус отказывается даже от обсуждения сил притяжения и отталкивания. При этом он ссылается на Ньютона, который также не занимался, по его мнению, выяснением причин всемирного притяжения. Правда, при этом автор трактата, чтобы избежать обвинений в эпигонстве, подчеркивает: "Я отнюдь не считаю их, как поступают некоторые неосторожные последователи великого Ньютона, силами внутренне присущими телам, и я не одобряю учения, которое постулирует действие на рас-стоянии. Действительно, я считаю несомненной аксиомой предположение, по которому тело не может производить никакого действия там, где его нет". Значит, силы притяжения и отталкивания, действующие на расстоянии, в его работе - лишь условное допущение. По мысли Эпинуса - это универсальное свойство электрических зарядов, точно так же, как всемирное притяжение - универсальное свойство масс в механике Ньютона. А за субстанцию, обладающую свойствами электрического притяжения и отталкивания, Эпинус принимает некую единую электрическую жидкость, предложенную Франклином в своей теории.
Частицы электрической жидкости отталкиваются друг от друга, но притягиваются обычной материей. Они свободно проникают через поры одних тел и с трудом преодолевают другие. Первые, как мы можем легко понять, являются проводниками электричества, вторые - изоляторами. И все электрические явления, известные современной науке, Эпинус делит на два ро-да. К одному относит все, что связано с переходом электрической жидкости от одного тела к другому. Примером могут являться искры, возникающие при электризации тел. К другому - притяжение и отталкивание.
По аналогии с гипотезами, высказанными в теории электричества, Эпинус строит и теорию магнетизма. Он предполагает существование магнитной жидкости, частицы которой взаимно отталкиваются. Точно также делятся и тела: одни проявляют индифферентность, безразличие, к частицам магнитной жидкости (они являются аналогами диэлектриков), другие притягивают ее частицы (они являются проводниками).
Правда, закон Ньютона утверждал, что все тела природы связаны друг с другом силами притяжения, а если принять теорию единой электрической жидкости, то она приводила к тому, что материальные частицы должны отталкиваться друг от друга. Это обстоятельство немало смущало Эпинуса и его соратников. Позже ученый выдвинул предположение, что закон Ньютона применим к телам, содержащим естественное количество электрической жидкости. Это позволило обойти затруднения в формальном смысле, но убедительности теории не прибавило. И потому многие выдающиеся физики отказались принять франклиновскую унитарную теорию. Высоко оценивая труды Эпинуса за то, что в них дана приближенная математическая теория взаимодействия электрических и магнитных тел, исследователи все же вернулись к идее электрических жидкостей. Интересно, что и для этого случая вычисления Эпинуса оставались справедливыми.
До появления работы Эпинуса физики были уверены, что взаимодействие электризованных тел с неэлектризованными вполне возможно. Эпинус же утверждал, что лишь после того, как заряд одного тела вызовет появление заряда на другом, они приходят во взаимодействие. Это было совершенно новым представлением, которое впоследствии пришлось весьма кстати, когда были открыты явления электрической и магнитной индукции и поляризации тел.
Интересно и утверждение петербургского профессора о том, что электрическая материя существует только в телах и отсутствует в пространстве, где действуют электрические силы. Здесь Эпинус довольно близко подходит к понятию электрического и магнитного поля, которое возникло и получило развитие в физике следующего столетия.
Работы Эпинуса сразу же стали широко известны и оказали большое влияние на взгляды физиков того времени, на развитие науки об электричестве. На его труды ссылались Кэвендиш и Кулон, о его теории писали Гауи и французские академики Лаплас, Кузен и Лежандр, а также Вольта и Фарадей...
Условия работы в академии были трудные. Одряхлевшего Шумахера заменил, по меткому выражению Ломоносова, "зять его, и имения, и дел, и чуть не Академии наследник" Тауберт - серая посредственность с угодливым характером. Этот академический советник держал себя всегда благопристойно и с достоинством, обладал в высшей степени умением вкрадываться в милость к знатным и пользоваться их расположением. Вместе с тем это был мелкий честолюбец и великий интриган... Другими членами канцелярии были назначены академики Ломоносов и Штелин. Ломоносов и Тауберт уже много лет питали друг к другу враждебные чувства. Понятно, что такое назначение не могло служить дальнейшему успеху работы канцелярии, да и всей Академии в целом.
К сожалению, Эпинус недолго занимался чисто научной деятельностью. Обласканный Таубертом, он полностью перешел на его сторону, стал в оппозицию Ломоносову и другим ученым, занявшись интригами и "искательством".
К 1758 году относится и его первый конфликт с Ломоносовым по поводу изобретенной тем "ночезрительной трубы". Вот как пишет о том сам Михаил Васильевич: "Подал советник Ломоносов в профессорское собрание проект о делании трубы, коею бы яснее видеть можно было в сумерках, и представил давно сделанный тому опыт. Физики профессор, что ныне коллежский советник, Эпинус делал на то объекции, почитая сие невозможным делом. Ломоносов немного после того спустя получил от камергера Шувалова присланную трубу того же сродства, и он представлял в доказательство своей справедливости. Однако профессор Эпинус не токмо слушать не хотел, но и против Ломоносова употреблял грубыя слова и вдруг вместо дружбы прежней стал оказывать неприятельские поступки. Все ясно уразумели, что то есть Таубертов промысел по шума- херовскому примеру, который ученые между профессорами споры, кои бы могли дружелюбно кончиться, употреблял в свою пользу, портя их дружбу. Все ясно оказалось тем, что Эпинус не токмо с Ломоносовым, но и с другими профессорами, ему приятелями, перестал дружиться, вступил в Таубертову компанию и, вместо прежнего прилежания, отдался в гуляние..."
В 1765 году Эпинус по желанию вступившей на престол Екатерины II принял на себя заботу о воспитании великого князя Павла Петровича. И с тех пор уже занимался только административной и государственной деятельностью.
Участвуя в придворных интригах, Эпинус забросил свои академические занятия, хотя и продолжал занимать должность. Как и большинство иностранцев, работавших в России, заботился главным образом о собственном благополучии. И это ему вполне удалось. Лишь в 1798 году в возрасте 74 лет он покинул русскую службу и перебрался в Дерпт (ныне Тарту), где через четыре года и умер.
